Она поглядела в зеркало заднего вида. Тьма на тьме. Где же эта сука? Все еще торчит в «Сильвер Клауд»? Или уже на шоссе? Да, эта сука — настоящий боец, но не настолько сумасшедшая, чтобы попытаться прорваться сквозь Скалистые горы в буран. Нет, такой вид безумия — это для Мэри.
Все, сейчас она никуда не едет. Бензина в баке полно. Обогреватель исправен. Часа через два рассветет. Может быть, при свете дня она сможет выбраться.
Мэри вытянула ручной тормоз, отключила фары и дворники. Через секунду ветровое стекло было завалено снегом. Она оставила мотор на холостом ходу и взяла Барабанщика на руки. Он уже отплакался, но теперь издавал мяукающие голодные звуки. Она достала сумочку и детское питание. В нос ударил едкий запах мочи: Барабанщик последовал ее примеру и тоже обмочился.
«Чертовски неудобное место для смены пеленок», — подумала она. Но теперь она мать, и что надо сделать, то надо. Она опять поглядела в зеркало заднего вида. Опять ничего. Сука осталась в «Сильвер Клауд» с ханжой Беделией. Выстрелы должны были свалить Лауру-дуру, если бы Диди не встала на пути. А стреляла она хорошо — оба раза. Она не знала точно, куда попало Диди, но вряд ли Диди ближайшее время будет кого-либо преследовать.
В двух милях позади «чероки» Лаура услышала скрежет. Он продолжался десять секунд, а затем дворник остановился. Снег закрыл ветровое стекло.
— Проклятие! — крикнула Лаура, нажимая на тормоз.
Автомобиль пошел юзом, сперва влево, потом вернулся вправо и заскользил боком вдоль восьмидесятого шоссе. У Лауры нервы были готовы сорваться с цепи, но все, что она могла сделать, — собраться перед столкновением. Наконец «катлас» выровнялся, начал слушаться тормоза и остановился, проскользив длинный тормозной путь.
Ей больше не ехать, пока не кончится снег. Только и оставалось, что поставить на ручной тормоз и выключить фары. Обогреватель работает с потрескиванием, но он накачивает теплый воздух. Бензина чуть больше половины бака. Несколько часов она продержится.
В темноте Лаура заставила себя дышать медленно и глубоко, стараясь успокоиться. Пусть Мэри даже и оторвалась от нее, но она знает, куда Мэри направляется. В такую вьюгу Мэри ни быстро не поедет, ни далеко не уедет. Может быть, она съедет с восьмидесятой магистрали и попытается поспать. Главное — добраться до Фристоуна раньше Мэри и найти Джека Гардинера, если, конечно, он действительно один из тех троих в списке Диди.
Вокруг «катласа» расстроенной скрипкой визжал ветер. Лаура откинула голову и закрыла глаза. Перед ней возникло лицо Диди: не лицо женщины, умирающей в снегу, но то лицо, которое у нее было, когда она тщательно обрабатывала раны Лауры. Она видела Диди в гончарной мастерской, показывающую работы, родившиеся в ее терзаемом мукой сознании. Потом она увидела лицо Диди — такое, какое могло быть у нее в далекой молодости, лицо юной девушки на выпускной черно-белой фотографии, где-то в конце шестидесятых. Диди улыбается, ее волосы сбрызнуты лаком и завиваются на концах, и все ее лицо покрыто веснушками, у нее здоровый вид и на щеках румянец деревенской девушки. Глаза у нее ясные, они глядят в будущее оттуда, где не живут убийства и террор.
Картинка начала таять, Лаура позволила ей уплыть и уснула в объятиях бури.
Выполнив материнские обязанности, Мэри положила Барабанщика на пассажирское сиденье и опять застегнула аляску вокруг него. Несколько минут она думала, сколько еще придется проехать — двести миль через Юту, потом через Неваду еще больше трехсот, проехать через Рено в Калифорнию, вниз к Сакраменто, и затем через долину Нала к Окленду и Сан-Франциско. Придется купить еще памперсов и детского питания для Барабанщика. Достать каких-нибудь таблеток от боли и чего-нибудь, чтобы не засыпать. У нее все еще оставалось полным-полно денег от продажи кольца матери и сорок семь долларов с мелочью, взятые в доме Роки Роуда. Надо будет сменить джинсы перед тем, как идти в магазин, а запихнуть распухшее бедро в другие штаны — это будет еще та работка. Где-то среди вещей у нее есть еще одна пара перчаток, так что можно будет спрятать окровавленную руку. Сколько еще времени пройдет, пока свиньи возьмут ее след? Она прикинула, что недолго. Когда она перевалит через горы, надо будет уносить ноги. Может, придется найти место и отсидеться тихо, пока не спадет волна.
Но сейчас ничего этого сделать нельзя. Снова вернулся жар, тело болезненно пульсировало, и Мэри поняла, что быстро отключается. Мэри нашла в темноте лицо ребенка, поцеловала его в лоб, потом откинула назад спинку сиденья. Она закрыла глаза и прислушалась к ветру. В этом ветре был голос Бога, поющий для нее «Люби ее бешено».
Мэри слышала только первый куплет, а дальше уже спала.
Тук-тук.
— Леди?
Тук-тук.
— Леди, с вами все в порядке?
Лаура проснулась — это было трудно, как выплывать из клея. Она открыла глаза и увидела человека в коричневой аляске с капюшоном рядом с ее окном.
— Вы в порядке? — опять спросил он. Его лицо с длинной челюстью покраснело от холода.
Лаура кивнула. Это движение заставило мускулы ее шеи и плеч проснуться и взбеситься от ярости.
— У меня есть кофе. — Он держал термос и приподнял его в знак приглашения.
Лаура опустила боковое стекло. До нее вдруг дошло, что ветер стих. Кое-где кружились небольшие снежинки. Серое небо было покрыто полосками жемчужного света, и в его сумрачном свечении Лаура увидела огромные белые горные гряды, которые тянулись вдоль восьмидесятого шоссе. Мужчина налил кофе в крышку от термоса, протянул ей, и она с благодарностью выпила. В другой жизни она могла бы захотеть ямайский «Блю Маунтин», а теперь любое горячее варево обладало восхитительным вкусом, если могло завести ее внутренний мотор.