Они сидели в рыбном ресторане на Леннокс-сквер в Атланте. Подошел официант, и Лаура и Кэрол заказали. Кэрол заказала салат из креветок и крабов, а Лаура — большую тарелку всяких даров моря и лосося по-особому. — Я ем за двоих, — сказала она, перехватив незаметно улыбку Кэрол. Кэрол заказала еще один бокал «шар — 4нэ». Ресторан — привлекательное место, отделанное в броских тонах — зеленым, фиолетовым и голубым, — был наполнен деловыми людьми. Лаура взором обвела зал, подсчитывая количество деловых галстуков. На женщинах были темные костюмы с подбитыми плечиками, волосы покрыты шлемами лака, повсюду вспыхивали бриллианты и веяло ароматами «Шанели» или «Джорджио». Определенно люди из «БМВ» и «мерседесов», и официанты торопились от столика к столику, удовлетворяя страсти новых денег и платиновых кредитных карточек «Америкэн экспресс». Лаура знала, какими делами занимаются эти люди: недвижимость, банки, брокерство, реклама, общественные отношения — горячие профессии для Нового Юга. Большинство из них жили в кредит, и роскошные автомобили, которые они водили, были взяты напрокат, но внешность значила все.
Пока Кэрол говорила о разных бедствиях, о которых пишут газеты, Лауре внезапно привиделось нечто странное. Она увидела себя, входящую в двери этого рыбного ресторана, в этот разреженный воздух. Только она была не такой, как теперь. Она больше не была хорошо ухоженной и хорошо одетой, с французским маникюром на ногтях и каштановыми волосами, перехваченными антикварным золотым обручем, из-под которого они мягко стекали ей на плечи. Она была такая, как в восемнадцать лет. Ее светло-голубые глаза, ясные и вызывающие, смотрели из-за старушечьих очков. Она была одета в истрепанные джинсы и куртку, похожую на выцветший американский флаг. На ее ногах были сандалии, вырезанные из автомобильной шины, — такие, какие носят вьетнамцы в программах новостей. Косметики на лице не было, длинные волосы спутались и тосковали по расческе, на суровом лице застыл гнев. Кофта была утыкана значками с призывами к миру и с лозунгами типа «ОСТАНОВИТЕ ВОЙНУ!», «ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКАЯ АМЕРИКА» и «ВЛАСТЬ НАРОДУ!». Все разговоры о процентных ставках, о контрактах и о рекламных кампаниях резко оборвались, когда хиппи, которая некогда была Лаурой Клейборн — тогда Лаурой Бел, — вызывающе прошагала в центр ресторана, шаркая сандалиями по застеленному коврами полу. Почти всем здесь было за тридцать или даже чуть-чуть за сорок. Все помнили марши протеста, бдения со свечами и сожжения повесток из призывных пунктов. Некоторые из них, может быть, были вместе с ней тогда в первых рядах, но теперь они фыркали и язвительно усмехались, кое-кто нервно рассмеялся.
— Что произошло? — спросила она их, когда вилки выскользнули в тарелки с дарами моря и руки замерли на полпути с бокалами белого вина. — Что за чертовщина с нами приключилась?
Хиппи не могла ответить, но Лаура Клейборн знала. «Мы стали старше, — подумала она. — Мы выросли и заняли наши места в общественном механизме. И механизм дал нам играть в дорогие игрушки, и Рэмбо с Рейганом сказали:» Не волнуйся! Будь счастлив!». Мы переехали в большие дома, купили страховки, составили завещания. А теперь мы гадаем — глубоко, в самой сокровенной тайне сердец, — имели ли смысл все наши протесты и бунты. Мы думаем, что, может быть, во Вьетнаме мы победили, что единственное равенство среди людей — равенство перед кошельком, что некоторые книги и музыку следует подвергать цензуре, и думаем, не мы ли первыми позовем полицию, если новое поколение протестующих выйдет на улицу. Молодость рвалась и горела; а зрелость размышляет у догорающих очагов».
— ..хотел коротко постричься и оставить только крысиный хвост… — Кэрол прокашлялась. — Лаура, вернись на землю! Очнись, Лаура!
Она моргнула. Хиппи исчезла. Рыбный ресторан снова стал тихой заводью.
— Ох, извини. О чем ты говорила?
— Макс, младший сын Ники Сатклифф. Восемь лет, и он хочет коротко постричь волосы, чтобы сзади был крысиный хвостик. И ему нравится вся эта музыкальная чушь в стиле рэп. Ники не позволяет ему это слушать. Ты представить себе не можешь, какие же грязные слова в наши дни звучат с пластинок!. А тебе стоит об этом подумать, Лаура. Что ты будешь делать, если твой малыш захочет так постричься или шляться с бритой головой, распевая непристойные песни?
— Я думаю, — ответила она, — что об этом я буду думать позже.
Им подали салат и дары моря. Лаура слушала, как Кэрол рассказывает, что напечатано о политике в журнале «Конститьюшн» Атланты в отделе светской хроники. Лаура была ведущим репортером, специалистом по новостям светской хроники, составляла книжные обозрения и иногда писала путевые очерки. Атланта, без сомнения, была городом светской хроники. Юношеская лига, Гильдия искусств, Общество Оперы, Большой Совет музеев Атланты — все это и многое другое требовало внимания Лауры, как и вечера дебютанток, пожертвования от богатых патронов различным фондам искусства и музыки, свадьбы между представителями старых южных семей. Хорошо, что она вернется к работе в марте, потому что тогда сезон свадеб только начнется, а до пика дойдет в середине июня. Иногда странно было думать, как быстро после двадцати одного года ей стало тридцать шесть. Она окончила отделение журналистики в университете Джорджии, два года работала репортером в небольшой газете дома в Мэконе, затем переехала в Атланту. Классное время, думалось ей тогда. Больше года она пробивалась в штат «Конститьюшн», продавая для заработка кухонные принадлежности в универсальном магазине «Зирс».