Мое! - Страница 36

Она решила это обдумать. Глядела сквозь окно на детей — некоторые спали, некоторые беззвучно плакали, — Мэри знала, что из этой комнаты ребенка брать нельзя, потому что слишком близко — всего двадцать шагов — до сестринского поста. Какие-то из колясок были пусты, хотя таблички на них висели — эти дети находились в палатах у матерей. Коридор делал поворот между сестринским постом и северной лестницей, и почти на каждой двери висела голубая или розовая ленточка. Последние четыре двери у лестницы были многообещающими: три из четырех лент — голубые. Если сестра зайдет в одну из этих комнат и обнаружит ребенка с матерью, то зачем она могла бы зайти? «Время кормить ребенка». Нет. Мать должна точно знать время кормления, иначе зачем ей груди? «На одну секунду, посмотреть ребенка». Нет, матери надо сказать что-нибудь конкретное. «Время взвешивания».

Да. Это пойдет.

Мэри дошла до двери северной лестницы и вернулась назад к изгибу коридора. Из одной палаты послышался женский смех. В другой плакал ребенок. Она запомнила номера трех палат с голубыми ленточками: 21, 23 и 24. Двери палаты 21 внезапно открылись, и оттуда вышел мужчина. Мэри быстро отошла к ближайшему питьевому фонтанчику. Мужчина прошел в другую сторону, к сестринскому посту. Светло-рыжий, в серых брюках, белой рубашке и в темно-синем свитере. Лакированные черные туфли. Богатый паразит, отец богатого отродья, подумала Мэри, глотая воду из фонтана и прислушиваясь, как его ботинки стучат по линолеуму. Затем вернулась к двери на лестницу и посмотрела на предупреждающую табличку. Надо будет узнать, куда ведет эта лестница, если она собирается это сделать, потому что лифт отпадает. Выбора нет.

Мэри толкнула дверь всей ладонью, как это сделал санитар. Сирена не заревела. Мэри увидела, что язычок замка заклеен изолентой, и поняла, что кто-то решил, что проще обмануть сигнал тревоги, чем ждать лифт. Отлично, подумала она, вышла на лестницу и прикрыла за собой дверь.

Мэри пошла вниз. На следующей двери была большая красная табличка. Лестница шла вниз, и Мэри пошла дальше. Лестница окончилась дверью, на которой ничего не было написано. Сквозь стеклянную филенку был виден коридор с белыми стенами. Мэри медленно и осторожно открыла дверь. Опять никакой тревоги, и таблички с другой стороны тоже не было. Она пошла по коридору, обострив все чувства до предела. На пересечении коридоров находился плакат, указывающий на различные направления: ЛИФТЫ, ПРАЧЕЧНАЯ, СЛУЖБА ОБЕСПЕЧЕНИЯ. Воздух наполнял запах свежей краски, вдоль потолка шли трубы. Мэри шла дальше, в сторону прачечной. Она услышала, как кто-то напевает себе под нос, и из-за угла вышел здоровенный негр с коротко подстриженными седыми волосами и со шваброй в руках. По серой униформе было ясно, что он из обслуги. Лицо Мэри тут же стало маской: твердые черты лица, холодные глаза. Маска человека, который находится там, где ему положено, и обладает некоторой властью. Конечно, служитель не может знать всех, кто работает в больнице. Он перестал напевать и смотрел на нее, пока они не поравнялись. Мэри слегка улыбнулась, и сказав: «Прошу прощения», прошла мимо него с таким видом, будто куда-то спешит, но не слишком.

— Да, мэм, — ответил служитель.

Когда она завернула за угол, он снова стал напевать.

Еще один добрый знак, подумала она, и лицо ее стало прежним. Она давно узнала, что очень легко попасть туда, где тебе не положено быть, если смотришь прямо, продолжаешь идти и прячешься за ореолом власти. Если контора большая, там полно начальников, а мелкая сошка больше интересуется своей работой, чем тобой.

Она пошла туда, где стояли корзины для белья. Откуда-то приближались женские голоса. Мэри рассудила, что, будь там одна женщина, она ни о чем не спросила бы, но из группы наверняка кто-то начнет. Она зашла за угол и подождала, прижавшись к двери, пока голоса не удалились. Потом пошла дальше, запоминая дорогу обратно к лестнице. Она прошла через комнату, полную гладильных прессов, стиральных машин и сушилок. Там работали три чернокожие женщины, они складывали простыни на длинном столе, разговаривали за работой и ржали так, что перекрывали грохот стиральных машин. Они стояли к Мэри спиной, и она быстро прошла мимо властной походкой. Она подошла к другой двери, открыла ее без колебаний и увидела, что стоит на разгрузочной площадке позади больницы Сент-Джеймс. Вплотную к площадке стояли два автофургона и две ручные тележки, оставленные без присмотра.

Закрыв за собой двери, она услышала щелчок замка. На двери висел плакат: ЗВОНИТЬ. ВХОД ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА. На белой кнопке звонка возле двери остался грязный отпечаток большого пальца. Мэри спустилась по бетонным ступенькам на мостовую и пошла длинным обходным путем на подземную парковку, высматривая охранников.

Радость пела в ее сердце.

Может выйти.

Разрисовывая форму, Мэри подумала о своем пикапе. Здесь он вполне хорош, но для дальней дороги не годится. Нужно что-то, в чем можно спать, съехав с дороги. Фургон какой-нибудь. Его можно найти у торговцев подержанными автомобилями и выменять на пикап. Но ведь тогда еще и деньги нужны, потому что так на так точно не получится. Можно бы продать один из пистолетов. Нет, на него нет документов. А Горди у нее «магнум» не купит? Черт побери, она раньше не подумала о деньгах. В банке чуть больше трех сотен и еще сотня запихнута куда-то в доме. С этим она долго на дороге не продержится — фургону нужен бензин, а ребенку — еда и пеленки.

Она встала и подошла к шкафу в спальне. Открыла его, вытащила винтовочку с оптическим прицелом, взятую у Кори Петерсона. Может, за нее удастся выручить сотню долларов. Да хотя бы семьдесят. Может, Горди ее купит вместе с «магнумом». Нет, «магнум» стоит оставить. Его удобно носить незаметно. Хотя можно купить обрез охотничьего ружья.