— Ой, я задремала. — Лаура моргнула, пытаясь разглядеть сестру, стоявшую над кроватью. Большая женщина с невыразительным лицом и каштановыми волосами. На форменном платье желтый значок — «улыбка». На табличке написано Дженет кто-то. — А сколько времени?
— Время взвешивать ребенка, — сказала Мэри. Голос прозвучал чуть напряженно, и ей пришлось им овладеть. — Это займет всего минуту.
— А где папа? — спросила Лаура у матери.
— Он спустился купить новый журнал. Ты же знаешь, он без чтения не может.
— Разрешите, я возьму ребенка взвесить? — Мэри протянула руки, чтобы его взять.
Дэвид просыпался. Первой его реакцией был открыть рот и тоненько, высоко заплакать.
— Кажется, он опять есть хочет, — сказала Лаура. — Нельзя ли мне его сперва покормить?
«Слишком большой риск — может войти настоящая сестра», — мелькнула мысль у Мэри. Все с той же улыбкой она сказала:
— Это недолго. Давайте сразу, чтобы не тянуть с этим.
— Ладно, — сказала Лаура, хотя ей не терпелось его покормить. — Я вас прежде не видела.
— Я работаю только по выходным, — ответила Мэри, протягивая руки.
— Тише, тише, не плачь, — сказала сыну Лаура. Поцеловав его в лобик, она ощутила персиковый аромат его плоти. — Ах ты мой драгоценный, — сказала она и неохотно положила его сестре на руки. Тут же ей захотелось выхватить его обратно. У сестры были большие руки, и Лаура заметила у нее под ногтем темно-красную кайму. Снова посмотрела на табличку. Лейстер.
— Вот и мы, — сказала Мэри, качая ребенка на руках. — Вот мы и пойдем, мой сладкий. — Она пошла к двери. — Я сразу принесу его назад.
— Поосторожнее с ним, — сказала Лаура. «Руки бы ей вымыть», — подумала она.
— Не сомневайтесь.
Мэри уже была почти за дверью.
— Сестра! — позвала Лаура.
Мэри остановилась на пороге, ребенок продолжал плакать у нее на руках.
— Вы не могли бы принести мне апельсинового сока?
— Конечно, мэм.
Мэри отвернулась, вышла из палаты и увидела, что черный отец из палаты 24 идет по направлению к сестринскому посту. Она положила ребенку палец в рот, чтобы он не кричал, прошла на лестницу и спустилась по ступенькам.
— У нее руки грязные, — сказала Лаура матери, заметила?
— Нет, но это самая крупная женщина, которую видели мои глаза. — Она увидела, как Лаура, устраиваясь на подушках, вздрогнула от внезапной боли. — Как ты?
— Похоже, о'кей. Слегка еще побаливает. На самом деле ей казалось, что она родила мешок затвердевшего цемента. Во всем теле ныло и болело, мышцы бедер и спины подергивало судорогами. Живот уже не разбухал, но она вся еще была обвислой и полной жидкости. Тридцать два шва между бедрами, где доктор Боннерт разрезал плоть ее влагалища, чтобы дать Дэвиду проход, были источником постоянного раздражения.
— Я думала, что сестрам положено держать руки в чистоте, — сказала она, когда наконец устроилась.
— Я отправила отца вниз, — сказала мать Лауры. — По-моему, нам надо поговорить.
— О чем поговорить?
— Ты знаешь. — Она наклонилась на стуле. — О проблемах, которые у тебя с Дугом.
«Конечно же, она почувствовала», — подумала Лаура. Радар ее матери редко ошибался.
— Проблемы. — Лаура кивнула. — Да, проблемы действительно есть.
— Я бы хотела узнать, в чем дело. Лаура знала, что от этого разговора не уйти. Рано или поздно сказать придется.
— У Дуга роман, который тянется с октября, — начала она и увидела, как мать слегка ахнула.
Лаура принялась рассказывать все подряд и пожилая женщина внимательно слушала, а тем временем сына Лауры несли по коридорам, где паровые трубы шипели, как разбуженные змеи.
Мэри Террор, держа палец во рту малыша, шагала по коридору к двери грузовой площадки. Перед прачечной она остановилась возле бельевых тележек. В одной из них на дне лежали полотенца, и она положила ребенка между ними и укрыла его. Ребенок отрыгнул и захныкал, но Мэри уже взяла тележку и пошла, толкая ее перед собой. Проходя через прачечную, где работали негритянки, Мэри увидела прачку, пропустившую ее в здание.
— Все еще не нашли дороги? — окликнула ее женщина сквозь шум стиральных машин и гладильных прессов.
— Нет, теперь я знаю, куда иду, — ответила Мэри и улыбнулась на ходу. Ребенок заплакал перед самым выходом, но это был тихий плач и шум прачечной его заглушил. Мэри открыла дверь. На улице поднялся ветер и дождь падал серебряными косыми иглами. Вытащив тележку на погрузочную платформу, Мэри вынула ребенка, все еще завернутого в полотенце, сбежала по бетонным ступенями к фургону, купленному два часа назад за триста восемьдесят долларов в магазине подержанных машин «Друга Эрни» в Смирне. Плачущего ребенка она положила на пол возле пассажирского сиденья, рядом с обрезом. Потом завела мотор, который тарахтел, как молотилка, и заставлял трястись весь фургон. Взвизгнули дворники, заелозив по стеклу.
Мэри Террор подала назад, отъехала от грузовой площадки, развернулась и поехала прочь от больницы, носившей имя Бога.
— А теперь — тихо, — сказала она младенцу. — Ты уже у Мэри.
Младенец продолжал плакать.
Ему еще придется узнать, кто из них главный.
Мэри оставила больницу позади и свернула на фривей, где влилась в море металла в серебряном падающем дожде.
— Привет! — У сестры были рыжие волосы и веснушчатые щеки, и вся она лучилась улыбкой. Табличка сообщала, что ее зовут Эрин Кингмен. Она быстро взглянула на коляску рядом с кроватью. — А где Дэвид?